Когда Павлу было чуть за 20, ему поставили диагноз «биполярное аффективное расстройство» – и с того момента вся его жизнь полностью изменилась. Вместе с городским журналом CityDog.by записали его историю: о попытках освободить льва из зоопарка и депрессии, затянувшей на 2,5 года.
Павел закончил исторический факультет, работал школьным учителем в агрогородке и уже несколько лет не мог выбраться из тяжелой депрессии.
– На тот момент я был очень далек от темы психического здоровья: мне казалось это чем-то далеким, что никогда меня не коснется. Почему-то считал, что все люди с такими диагнозами в прошлом алкоголики или наркоманы.
В итоге я доверился самолечению: стал гуглить свои симптомы – и они подпадали под все тяжелые психические заболевания аля шизофрения. От всего этого развилась паранойя, бессонница, но больше всего я боялся, что вернутся суицидальные мысли. Поэтому решил все-таки обратиться к психиатру по месту жительства. На тот момент у меня практически не было эмоций, а врач лишь по моему внешнему виду определила депрессию.
Дальше в работе с ней я рассказывал про свою симптоматику, о том, как все было в юности – и психиатр поставила мне предварительный диагноз: «биполярное аффективное расстройство» (БАР). И сказала, что мне нужна срочная госпитализация, потому что все может закончиться очень печально.
Я обратил внимание на плафон и мне пришла идея, что на нем можно повеситься
Сейчас я возглавляю службу реабилитации для людей с психическими расстройствами Минский клубный дом «Открытая душа». И попал я в эту сферу именно из-за своего биполярного аффективного расстройства психики. Симптомы, которые «подсказали» мне, что что-то не так, начались на пятом курсе университета – с того момента моя жизнь начала кардинально меняться.
– Что именно происходило с тобой в то время?
– Все началось с депрессии – и это было для меня очень неожиданным. Просто в один «прекрасный» момент я проснулся, (тогда я жил в студенческом общежитии), и понял, что мне тяжело дышать: в груди было ощущение, будто меня брали и сдавливали.
Плюс появились мысли о том, что я всю свою сознательную жизнь был неудачником, у меня ничего не получилось, я ничего не добился. И это несмотря на то, что я еще даже не окончил университет и мне был всего 21 год.
В какой-то момент я обратил внимание на плафон, который висел в предбаннике, и мне пришла в голову идея, что на нем можно повеситься. Уже даже начал продумывать детали, но вспомнил, что потом возникает очень много вопросов к родственникам, близким и друзьям со стороны милиции. А мне очень не хотелось, чтобы кто-то был виноватым в этом. Считал, что вся проблема в том, что это именно я такой: все пытаются помочь, но у меня ничего не выходит.
Когда я пытался написать небольшую предсмертную записку, позвонила староста группы: я поднял телефон только раза с 9 или 10. Она спросила, где я, почему меня нет на парах, на что я ответил, что, наверно, на занятия уже не пойду, что очень плохо себя чувствую – и попытался с ней попрощаться.
Она поняла, что что-то не так, поэтому продолжила разговор, который у нас затянулся примерно на час. И в какой-то момент мне стало легче. Но все равно депрессивное состояние не ушло: у меня не было никаких эмоций, пропал интерес к жизни, те вещи, которые мне нравились, я начал считать бессмысленными. А на пике расстройства дошло до того, что я перестал чувствовать вкус еды: казалось, что я ем мел.
– До этого момента с тобой такого никогда не происходило?
– Позже, когда узнал про свое заболевание и активно стал работать с психологом и психиатром, я понял, что первые звоночки у меня появились еще в школе. Были такие периоды, когда я находился в сильно приподнятом настроении, кипел энергией. А потом это сменялось чувством усталости, я засыпал на уроках.
Мой школьный психолог, которая, по идее, должна была обратить на это внимание, списывала все на стресс, на такие вещи, которые принято приписывать всем школьникам. Так же считали и мои родственники, да и я сам: переволновался перед контрольной или еще что-то.
– И с этой депрессией ты окончил университет, пошел работать?
– Да, это состояние в целом длилось почти 2,5 года: я за это время успел отработать по распределению в школе в агрогородке. Несмотря на то, что работа нравилась, мне было очень тяжело.
Вдобавок, из-за того, что специалистов не хватало, мне дали классное руководство пятиклассников. В конце своей отработки я стал задумываться над тем, что скорей всего дело в моем психическом состоянии.
Но обратиться к врачу было страшно: не мог даже представить, что я, учитель, в таком молодом возрасте стану «психом», как тогда считал. Поэтому и стал гуглить свои симптомы, что только ухудшило мое состояние. В итоге я обратился к психиатру, которая, кроме диагноза, дала мне направление на госпитализацию.
Я обалдел: не понимал, как можно лечь в психиатрическую больницу, работая учителем. Но она настояла на своем, сказала, что сам я выкарабкаться из этого состояния не смогу. А поскольку в РНПЦ психического здоровья (Новинки) мест не хватало, я дня четыре ждал своей очереди.
Бабушки показывали пальцем и твердили, что за меня нужно молиться
Эти дни стали своеобразным кошмаром для меня, потому что все, что психиатрическую больницу на тот момент я представлял себе местом, где лежат опасные люди и работают злые врачи и санитары, которые бьют шокером и связывают. Но все, конечно же, оказалось не таким: я лежал там около месяца, мне подобрали медикаментозное лечение, которое в итоге помогло.
Когда выписывался, чувствовал себя намного легче: депрессивную стадию я прошел и находился в стадии ремиссии. Ну и, конечно, после больницы я понимал, что не смогу продолжать работать в сфере образования. Поэтому решил сообщить руководству школы о своем заболевании.
– Как на это отреагировали?
– Поскольку специалистов не хватало, мне предложили отработать еще несколько месяцев. Но так как это был агрогородок, где все друг друга знали, обо мне стали ходить слухи – и тогда я впервые столкнулся с так называемой стигматизацией в отношении психически больных людей.
Ко мне приходили родители моих учеников, говорили, что боятся отдавать мне детей: вдруг я наброшусь на них с ножом. Хотя никогда никаких конфликтов не было. Конечно, я старался замять это, отшучивался, но все равно разговаривать было сложно.
А еще произошел один случай, который мне очень запомнился. В воскресенье на одном из религиозных праздников священнослужитель заявил о том, что в молодого специалиста вселились бесы. Когда в понедельник я приехал на работу, увидел бабушек, которые показывали на меня пальцем и твердили, что за меня нужно молиться.
Сейчас я считаю это забавным, но на момент, когда я сам не осознал свое заболевание, такое было очень тяжело принять. И из-за этого общественного давления я отказался принимать препараты. Считал, что со мной уже все нормально, я выздоровел…
Я думал, что просто приду в зоопарк, поговорю со сторожем, и мы выпустим льва из клетки
Но это было не так. Незадолго до моего увольнения как-то вечером я просматривал документалки на тему зоозащиты (параллельно я волонтерил в одной из экологических организаций). И тут на глаза мне попался ролик про львов: как их содержат в зоопарках, как несправедливо к ним там относятся.
А я как раз снимал квартиру около Минского зоопарка в Чижовке: вспомнил, что там тоже живет лев в вольере – и мне показалось это несправедливым. Я решил, что нужно его освободить. Была уже глубокая ночь, и я думал, что просто приду в зоопарк, поговорю со сторожем, объясню всю ситуацию, и мы выпустим льва из клетки.
Я уже действительно начал одеваться, но тут мне захотелось об этом рассказать руководительнице нашей организации. Я ей позвонил, сообщил, что иду спасать льва – это будет крутая акция, про нас напишут СМИ. На полном серьезе тогда считал, что так и нужно поступить: у меня был всплеск энергии, желание что-то делать полезное. Но в тот момент руководительница спасла ситуацию: приехала на такси и на полпути перехватила меня.
Позже произошел второй случай. Будучи историком, я интересовался китайской культурой и историей. Как-то прочитал о том, что у нас отменен визовый режим с КНР – и решил, что мне нужно лететь в Китай. Просто в тот момент мне казалось, что, если я это сделаю, то найду там какую-то правду, истину.
Нужно было просто лететь: я заказал по интернету билет на вечер и в чем был, собрав пару вещей, отправился в аэропорт. Но и здесь меня спасла случайность: мне позвонила тетя по какому-то вопросу – я ответил немного в грубой форме, чтобы она от меня отстала – я лечу в Китай. По голосу ей стало понятно, что я нахожусь в маниакальном состоянии, и она приехала за мной на такси в аэропорт.
После этих двух моментов я осознал, что действительно болен, что это не шутки, а серьезное психическое заболевание. Снова возобновил медикаментозное лечение, общение со своим психиатром, стал вести дневник настроения, чтобы отслеживать перепады состояния. Если я чувствую, что снова начинается депрессивная фаза, обращаюсь к специалисту: тогда она увеличивает или снижает дозу антидепрессантов.
– Чем ты дальше занимался? Удалось найти работу?
– После того, как уволился со школы, я занялся фрилансом: писал на заказ статьи, рефераты, занимался SMM-продвижением в соцсетях. За счет этого и зарабатывал себе на жизнь. А год назад получил работу на должности руководителя клубного дома.
Постепенно искал больше информации про БАР: что это за заболевание, откуда оно берется. Но в итоге ничего особо не нашел, кроме каких-то отрывочных интервью людей с этим расстройством и нескольких работ психиатров на эту тему. Мне стало обидно, что я, больной человек, не могу получить полную информацию о своем заболевании.
Стал рыться в интернете и узнал, что существует так называемая группа самопомощи для людей, которые страдают психическими заболеваниями. Такая форма очень популярна, например, в Европе, в России, Украине – и я решил, почему бы не создать это и у нас?
Первая группа в соцсетях называлась «БАРсики из Беларуси»: там я размещал информацию, которую находил, приглашал людей, и в итоге мне самому начали писать, что очень не хватало такого общения и поддержки.
Не стал скрывать диагноз от друзей: сразу же многие из них перестали со мной общаться
До сих пор многие считают, что психические заболевания проявляются только у тех, кто употребляет большое количество алкоголя, наркотиков и ведут асоциальный образ жизни. Но я подчеркиваю, что такие расстройства не разделяют людей по социальному статусу: психическое здоровье касается всех. И сейчас, учитывая сложную политическую и эпидемиологическую обстановку в стране, психическое состояние белорусов как никогда находится в группе риска.
Плюс многие думают, что психическое расстройство – это что-то несерьезное и зачастую, если у них возникают проблемы, впадают в крайности: либо пытаются не замечать их, думая, что «само пройдет», либо злоупотребляют алкоголем. Но все это только усугубляет состояние. В том, чтобы обратиться к специалисту, нет ничего плохого или стыдного: наоборот, это поможет в короткие сроки решить свои проблемы.
– Ты разговаривал со своими друзьями о своем диагнозе? Какая была их реакция?
– Скажу честно: моя жизнь из-за расстройства изменилась полностью: я понял, что те вещи, которыми я интересовался, и те планы, которые строил, придется перечеркнуть. До того, как мне поставили диагноз, я много общался с разными людьми, вел социально активную жизнь, участвовал волонтером во многих проектах.
Когда узнал про БАР, не стал скрывать его от своих друзей: сразу же многие из них перестали со мной общаться, другие же поддерживают общение до сих пор. Но иногда бывают моменты, когда я что-то рассказываю, высказываю свое мнение, а мне говорят: «Ты таблетку не забыл выпить?».
– Обидно?
– Да. Хотя я уже четыре года нахожусь в состоянии ремиссии, у меня не было скачков депрессии и мании. Конечно, есть люди, которые относятся с пониманием, но их меньшинство.
– А часто вообще сталкиваешься с тем, что люди, узнав о твоем расстройстве, остерегаются, что ты будешь себя вести как-то неадекватно?
– Вот буквально на прошлой неделе я общался с ребятами: у нас был интересный проект по противодействию домашнего насилия. Я предложил кое-какие мероприятия, а мне в шутку сказали: «Ты что сумасшедший?». На что я тоже в шутку ответил: «Да, у меня и правда психическое заболевание». Сразу по реакции я понял, что люди с опаской ко мне относятся.
Ну и в целом при общении довольно часто сталкиваюсь с такой реакцией. Было даже такое, что люди резко прекращали общаться, когда я говорил про свой диагноз. Но радует, что все-таки немало тех, кто принимает это – и таких становится все больше. Это очень здорово, что общество реформируется в лучшую сторону по отношению к людям с психическими заболеваниями.
Фото: Павал Хадзінскі для CityDog.by.
