Вера – лесбиянка, на момент беседы ей 22 года, не так давно она переехала в Минск из Одессы. В совместном материале с городским журналом CityDog.by девушка поделилась мыслями о том, как живется ЛГБТ-людям в Беларуси и Украине.
Наша героиня и до переезда много знала про Беларусь, а в последние три года и вовсе часто сюда приезжала: в Одессе отдыхает много белорусов, и как-то раз Вера познакомилась с такой компанией. Начали общаться, переписываться, ездить друг к другу. Скоро Минск стал для девушки знакомым и практически родным.
– Как я переехала сюда? Спонтанно. Я окончила университет в Одессе и решила, что пора как-то развиваться и двигаться дальше. Изначально у меня был план перебраться в Киев, и я практически это сделала: рассказала обо всем маме и друзьям, перевезла вещи. А на пару свободных дней решила съездить в Минск – погулять, навестить друзей и вернуться обратно. Но тут я как-то случайно сходила на собеседование, случайно его прошла – и подумала: «Ну ладно, почему бы и не переехать сюда?» (смеется). Съездила за вещами и осталась.
Киев для меня всегда был немного чужим, а с Минском мы, наоборот, как-то быстро сроднились. Город, конечно, делают люди: тут у меня очень хорошая компания, и во многом из-за этого я почувствовала себя дома. Да и зарплата здесь в несколько раз выше, чем была у меня в Одессе. В свои 22 я могу работать в интересной сфере, снимать жилье и позволять себе поездки – и это очень здорово.
По моим наблюдениям, белорусы более добрые, честные и сплоченные. В Одессе я привыкла к тому, что со мной всегда может произойти что-то плохое. Постоянно была начеку, ходила на нервах, старалась не возвращаться одна по вечерам – мало ли что. А здесь я чувствую себя в абсолютной безопасности, и не важно, где я: в центре или на окраине. В любом случае со мной ничего не произойдет.
Беларусь и Украина, по словам Веры, отличаются и в плане отношения к ЛГБТ-сообществу. Там дела обстоят проще со стороны государства, а здесь со стороны самих людей. Но толерантное общество для девушки куда важнее, чем толерантная власть.
– Если в Минске кто-то решит провести прайд, то ему запретят это делать власти – а там они не просто разрешат, но еще поставят в охрану несколько тысяч полицейских и дадут пройти по главным улицам Киева. Но зато будет дикое сопротивление со стороны радикалов. Одни начнут кричать тебе «умри», другие будут уверены, что это все из-за Америки, третьи вообще приплетут Путина. На прайде в 2015 году была ситуация, когда мы стояли в колонне и в нас просто летели гранаты. Вроде как безобидные шумовые, но при этом с примотанными скотчем гвоздями. И вот они начинают взрываться, перед нами падает полицейский с разорванной шеей, все забрызгано кровью – а ты стоишь и не можешь никуда убежать. Говорят не паниковать, а ты паникуешь. Потому что это делает не власть, а люди, наши люди, с которыми вы вместе стояли на Майдане и боролись за будущее страны. Мы вместе отстаивали независимость Украины, а теперь они говорят, что мы предатели, и желают нам смерти. Тогда это было шоком для меня, наивной студентки, которая верила в какие-то высокие идеалы. Это был тот самый момент разочарования – я поняла, что меня готовы убивать лишь за любовь к человеку, у которого между ног не то, чего хотелось бы остальным. Для меня было и остается непонятным, как можно желать смерти человеку за его личный выбор, который, в общем-то, никого не касается.
Да, в Украине мы можем выходить с радужными флагами и проводить прайды, но что толку, если нас ненавидят наши же сограждане? В Беларуси с лояльностью властей, конечно, все куда проблематичнее, но зато я уверена, что на меня точно не нападут и не изобьют из-за того, что я лесбиянка.
Вера говорит, что поняла, что ее ориентация отличается от большинства, не так давно. Но, когда приняла этот факт и проанализировала свою жизнь, стало ясно: все началось еще в детстве. Только тогда она не осознавала этого и не придавала происходящему большого значения.
– Помню, мне нравились мои воспитательницы в летних лагерях, преподавательницы в школе. Я могла отвечать на каждом уроке истории только потому, что меня привлекала учительница по этому предмету.
Я пробовала строить отношения с парнями. Секса не было, но только потому, что мне это было неинтересно. Не было абсолютно никакого физического влечения, ничего сильного и настоящего испытать по отношению к мужскому полу не получалось. Я не могла понять, что со мной не так, оправдывала все тем, что это просто «не тот». Но потом поняла, что «того самого» в принципе и не могло быть.
Все окончательно дошло до меня только в 19 лет. А в 19 ты уже не подросток, который живет в своем мирке, не зацикливается на глобальных проблемах и не слишком боится кого-то разочаровать. Ты уже взрослый человек, которому не так просто себя переломать.
Гораздо страшнее было признаться во всем самой себе, чем кому-то другому. Я хорошо помню тот день, когда окончательно все поняла. Долго думала, что же я чувствую к одному человеку, и вдруг осознала, что это ревность. Это был страшный шок для меня. Я помню, как лежала на полу и очень долго плакала, потому что не могла понять, что со мной происходит и как такое вообще может быть. В этот период мне очень помогла моя лучшая подруга. Я рассказала ей обо всем, и оказалась, что она находится в похожей ситуации. Мы все с ней обсудили, и это меня спасло.
Конечно, еще очень долго я пыталась разобраться в себе – но, когда окончательно все поняла, мне стало в каком-то смысле плевать на мнение окружающих. Я начала достаточно открыто говорить о своей ориентации моему окружению, и все восприняли это адекватно. У некоторых вообще была реакция в духе «вообще-то, все и так было понятно» (смеется).
Через пару лет я уже жила отдельно, оканчивала универ и начинала зарабатывать. Тогда я решила, что, будучи взрослым и самостоятельным, как мне тогда казалось, человеком, я готова рассказать обо всем маме. Время от времени у нас всплывали вопросы из разряда «когда замуж», и однажды на это я ответила: «Мама, замуж я не выйду. И вообще, мне нравятся девушки». Помню, еду в плохом настроении после работы на велосипеде, дерзко так говорю ей это по телефону и вдруг слышу в трубке плач. И тут я поняла, что, наверное, не так должны происходить подобные разговоры. Потом, конечно, я извинилась за то, что выпалила все так резко. Мама говорила, что все пройдет, что это всего лишь подруги, что она будет молиться. Она до сих пор уверена, что все изменится, но больше мы к этому разговору никогда не возвращались.
У нас в принципе не поднимается тема моей личной жизни. Хотя мама время от времени напоминает мне, что самое главное счастье женщины – это ее муж и дети, а без первого и вовсе невозможно себя обеспечить. Я ей на такое просто отвечаю, что это, увы, не моя схема. Я вижу, что ей очень тяжело принять то, что я лесбиянка, поэтому не гружу ее. Но часто поднимаю тему ЛГБТ в общих диалогах. Она человек достаточно толерантный ко всем людям, но отчаянно не хочет, чтобы это касалось ее дочери. А вот с отцом мы практически не общаемся – с самого моего детства большую часть времени он проводит на заработках в России. Так что поднимать с ним эту тему не было необходимости. Как, в общем-то, и никакие другие.
В целом я благодарна своему окружению за то, как они восприняли мой каминг-аут: почти все мои близкие поддержали меня. В студенческие годы, правда, в мой круг общения входили и ребята-радикалы, с которыми мы вместе боролись за независимость, – вот у них было резкое неприятие. Я была одной из организаторов прайда в Одессе, и они сразу сказали мне, что будут его срывать. Дико, когда ты сидишь со своими друзьями в баре, а тебе открыто говорят: «Вера, прости, но мы будем бросать в тебя гранаты». Мы все равно тогда добились своего, но понятно, что ни о каких дружеских отношениях с этими людьми речи больше быть не могло.
Вначале я очень переживала, когда вот так теряла былых близких друзей, думала, что со мной что-то не так. А потом пришло осознание, что «не так» быть не может. Вокруг столько людей, и все такие разные – ненавидеть кого-то только за то, что он с кем-то спит, настолько нелогично, что нужно радоваться, когда такие люди исчезают. Сегодня, когда мне говорят, что геи – это плохо, я реагирую спокойно. Это их проблемы, а не мои.
Сейчас Вера говорит о правах ЛГБТ и в Беларуси. Не так давно в галерее «Ў» у нее была выставка «ЛГБТ-близнецы», созданная совместно с белорусской журналисткой, организаторы проводили экскурсии и лекции. По словам девушки, это тот формат мероприятий, которые действительно стоит делать в Минске чаще.
– Если говорить о прайдах в Беларуси, то это невозможно: будет ярое отторжение и у властей, и у народа – люди пока не готовы видеть прайды на улицах. А когда говоришь о подобных вещах в каком-то арт-пространстве – те, кому это важно и интересно, придут и посмотрят.
На самом деле ЛГБТ-сообщество в Беларуси очень развито. Завести однополые отношения в Минске вполне реально – но, увы, их никак не узаконить. Мне очень нравится Минск, и я думаю, что проживу тут еще достаточно долго, но в конце концов все равно перееду по одной простой причине: я очень хочу семью и детей, а тут реализовать свои планы не смогу. Мне хочется, чтобы мой ребенок рос в обществе, где его не будут гнобить и унижать за то, что у него две мамы, где у него не будет с детства формироваться психологическая травма из-за того, что его семья якобы неправильная.
Ситуация не изменится так быстро, но она уже постепенно меняется: сегодня в Минске много хороших и интересных ЛГБТ-ребят, которые не боятся открыто о себе говорить. Я вообще считаю, что каминг-аут – это один из самых действенных методов повышения уровня толерантности в обществе. Только так люди начнут понимать, что в мире не просто существуют какие-то абстрактные геи, а ими могут быть твой сосед, коллега или сестра. Это не вымышленная картинка – это реальные люди, которых вы уже знаете и которые не стали лучше или хуже от того, что открыто заявили о своей ориентации. Люди, которые родились такими, и потому их нельзя изменить или исправить – а просто нужно принимать и любить.
