Олег Рожков, журналист, эксперт по языку вражды и сооснователь организации «Журналисты за толерантность», рассказал на примере беларусской журналистики, как привилегии могут быть очень «шаткими», а уязвимость – изменчивой.
Осторожно, к вам едет журналист
– Кажется, что журналисты и журналистки очень привилегированные люди: пишешь, о чем хочешь, выбираешь экспертов и эксперток, героев и героинь.
– Согласен, но отчасти. Зависит от того, в какой стране ты работаешь и в каких медиа, – говорит Олег. – Если брать среднюю температуру по планете, то это очень привилегированная профессия: хорошая зарплата, популярность, социальный капитал.
Но мой опыт работы в Беларуси другой. Когда 5-10 лет назад я работал на «Белсате», уже тогда у меня были некоторые «недоразумения» с государственными структурами: задержания, применения физической силы, давление.
Первые мои годы, которые дались очень тяжело, прошли в Гомеле. При опросе на улице в 90% случаев нас задерживали для проверки документов. О нас даже писали заказные статьи, например, с таким заголовком: «Осторожно, к вам едет журналист».
А один из материалов вообще назвали «Голубой экран», где утверждали, что я – гей, моя колежанка – лесбиянка, а наша координаторка – педофилка. Работая в таком контексте, я совершенно не ощущал привилегий. Скорее, наоборот, думал, что со мной что-то не так.
Только когда переехал в Минск, немного попустило. Здесь уже не было такого жесткого давления и репрессий. А когда выехал за границу и с помощью Internessional Press Card сходил бесплатно в музей Ван Гога, то вообще ощутил кайф. Не зря в Беларуси получал дубинкой, чтобы в Амстердаме сходить бесплатно в музей.
– У меня другая ситуация: ко мне относятся очень предвзято, когда узнают, что я журналистка. Мол, «знаем мы вас, как и что вы пишете»…
– Так и есть, многие действительно сильно обжигались, особенно представители уязвимых групп, – делится Олег. – Не просто так мы используем слово «уязвимый». Это про некую боль, которая выработана годами через личный опыт и неприятие общества.
И тут важно аккуратно работать с такими группами, потому что немного не так надавишь – и передавишь. В таких случаях и правда приходится доказывать, что ты разбираешься, готов писать о проблеме и бережно относиться к теме.
Журналисты и журналистки — это уже уязвимые группы
– Когда мы говорим о классических представителях уязвимых групп: люди, живущие с ВИЧ, люди с инвалидностью, ЛГБТКИ+. В этих случаях уязвимость можно разделить на две сферы отношений: «человек – государство» и «человек – общество». В первом случае это история про факты дискриминации, а во втором – чаще всего про толерантность и принятие.
Но классическое определение уязвимости говорит о том, что группа уязвима во всех сферах отношений. Если же мы посмотрим на журналистов и журналисток, то, как мне кажется, сейчас общество заново переосмысливает роль независимой прессы. И понимает, что мы в данный момент находимся на передовой событий.
То есть в сфере отношений «человек – государство» журналисты стали уязвимее в квадрате. Но вот в сфере «человек – общество» случились позитивные изменения. В обществе стали больше ценить и поддерживать журналист_ок.
Но все же нужно учитывать борьбу нарративов. Потому что уязвимость может меняться. Есть такой термин, как «защищенные характеристики» – это социальные группы, против которых недопустим язык вражды и дискриминация.
Часто в международных и национальных документах используют открытые списки уязвимых групп, где в конце указывается «и иные». Но есть и закрытые списки.
Международные организации всегда настаивают на том, чтобы такие списки были как можно шире (включали большее количество уязвимых групп). Потому что уязвимость меняется от контекста, политической и экономической обстановки. Одна группа может перестать быть уязвимой, а другая может появиться в списке уязвимости.
И с журналистами сейчас это происходит. Они попали в списки, как, например, в свое время попала группа «безработных», когда появился закон о тунеядстве. Тогда мы видели реальную дискриминацию со стороны государства плюс информационную кампанию, которая развернулась в государственных СМИ, в которой демонизировали всех, кто не работает. При этом не разбираясь в причинах, «почему люди не могут трудоустроиться».
В этом смысле мы всегда должны учитывать контекст и уделять больше внимания тем, кто сейчас попал в список уязвимых или может в него попасть.
Есть ли журналистика в Беларуси
– Однажды я в качестве героя встречался с журналисткой из The New York Times, она писала о разных социальных группах, которые живут на постсоветском пространстве, – рассказывает Олег. – Мы думали встретиться в Минске, потом перенесли интервью в Краков.
При встрече она рассказала о своем путешествии, о том как несколько месяцев собирает разную информацию и что на сбор данных у нее есть еще пару месяцев, после чего она приступит к написанию этой истории.
Для беларусской журналистики это что-то невозможное. В лучшем случае на такой лонгрид у нас 2-3 дня. А если речь идет о небольших интервью, то в день ты должен сдать парочку материалов. Это колоссальный опыт…
И конечно, несмотря на все сложности, давление, репрессии, в Беларуси есть качественная журналистика. И это неоспоримый факт. На протяжении многих лет Беларусская ассоциация журналистов, Press Club Belarus, «Журналисты за толерантность», Минский международный образовательный центр имени Йоханнеса Рау (IBB) и другие общественные организации вносили вклад в развитие беларусской журналистики.
Сегодня мы видим результат. При этом, несмотря на все особенности контекста, беларусские журналисты и журналистки должны думать о безопасности своих героев и героинь, помнить о своей безопасности. Плюс информационный поток в 2020 году лег на плечи редакций, штат которых только уменьшается.
Мне кажется, именно сейчас идет переоценка профессии. Ведь образ журналиста невероятно романтизирован. Это человек, который ходит на приемы, берет интервью у знаменитостей и выпивает. Так вот сегодня этот образ разбивается вдребезги.
Думаю, в этом году стало понятно, с чем журналисты и журналистки сталкиваются каждый день. Это как с медиками, которых стали уважать в период пандемии COVID-19.
– А с другой стороны: лучше никому не знать, что ты журналист. Ведь, надевая жилет с обозначением, ты становишься мишенью в прямом и переносном смысле. Стреляют в тех, кто обозначен.
– Это очень страшно. И это правда, в таких ситуациях ты уже задумываешься: раскрывать ли свой статус? Ведь тебя точно задержат и в тебя точно будут стрелять.
– Или лишат аккредитации. Сколько уже наши журналисты без работы?
– Да. Фактически это запрет на то, чтобы заниматься определенной деятельностью. Раньше сотрудничать с иностранными информационными агентствами могли граждане Беларуси. Но сейчас, после лишения всех аккредитации, появилось новое правило – работать в этих редакциях могут только иностранные граждане.
И что получается: людей не просто лишили работы. Им запретили заниматься этой работой. Да, с одной стороны, сюда могут пригласить иностранного журналиста, но без знания контекста трудно разобраться в ситуации. Это совсем другой подход к работе.
(Не) Светлое будущее
– История с «раскрытием» статуса немного напоминает о том, как часто раскрытие статуса людей из уязвимых групп ведет к серьезным последствиям. Со стороны журналиста это тоже переосмысление: «каково это – быть уязвимым»…
– Сегодня на наших глазах происходит много изменений. Медиа уходят в социальные сети, и SМM-щик – это уже полноценный редактор или редакторка, – говорит Олег. – Плюс переоценка профессии и ее значимости как важной институции для построения открытой системы.
Надо быть оптимистами. Ведь любой кризис – это точка для переосмысления и роста. Журналистика уже не будет прежней: отношение к профессии изменилось, требования людей к качеству журналистики изменилось, а главное – изменилось желание всех быть участливыми.
Поэтому жить, как раньше, писать, как раньше, уже не получится. А вот каким будет это самое «дальше», увидим спустя время. Пока все в наших руках.
Текст: Александра Савинич
Фото: из архива героя
