Вместе с городским журналом CityDog.by говорим с нашей героиней о буллинге, детской жестокости и о том, к чему это может привести.
Перед встречей Ира (имя изменено по просьбе героини) признается, что очень переживает: мол, не боится рассказывать о детских ошибках, но не хочет, чтобы от ее воспоминаний кому-то снова стало больно.
До «Живой Библиотеки» она и не была уверена, что подходит под определение классического буллера: даже в ее параллели были ребята, которые вытворяли вещи похуже и могли годами держать в страхе весь класс. Но со временем к девушке пришло понимание, что травля в любом виде и в любых дозах – это плохо. И что об этом нужно говорить.
– На «Живую Библиотеку» я попала по работе, где на совместном мероприятии мы показывали фильм про буллинг, – рассказывает Ира. – Организаторы спросили, есть ли у кого-то из нас такой опыт, а я подумала и поняла, что в моей жизни были эпизоды, когда я гнобила других.
Да, возможно, кому-то это может показаться простыми детскими шалостями, и на фоне некоторых примеров мои действия выглядят не так ужасно – но все же и после них некоторым моим одноклассникам, вероятно, было тяжело вырасти здоровыми людьми, не страдающими от травм, расстройств и фобий.
«Мы дружно обзывались, хохотали над ее внешним видом и хором скандировали обидное производное от ее фамилии»
В первый раз все случилось во втором классе. Это был мой первый опыт буллинга и первый и единственный раз, когда я пошла на поводу у толпы, – все последующие акты моей жестокости исходили только из личной неприязни к человеку. А тогда предметом нападок стала моя лучшая подруга – ее стали массово травить, а я это подхватила. Сама не знаю, зачем.
Инициатором была девчонка из параллельного класса, и за ней потянулись остальные: по итогу собралась довольно большая группа ребят, которая ополчилась против своей жертвы.
Ей доставалось просто за то, что она выглядела не так, как должна была выглядеть девочка в общепринятом понимании: одевалась как пацан, ходила с короткой стрижкой. Месяц-полтора мы дружно обзывались, хохотали над ее внешним видом и хором скандировали обидное производное от ее фамилии. А она на самом деле была очень стойкой: ни разу не проявила слабость, а лишь игнорировала все эти издевки.
Конечно, на тот момент мы перестали общаться – как можно поддерживать дружбу с человеком, который травит тебя вместе со всеми? Но в итоге я решила, что все это как-то неправильно и с меня хватит, – и решила помириться.
Я извинилась, мы вроде как наладили контакт, и она пригласила меня в гости – где случился разговор с ее отцом. Он был учителем в нашей школе, хорошо знал, что все это происходит, но не вмешивался. До того момента, как я не пришла к ним домой.
Разговор был довольно суровым, но очень дипломатичным – без криков и угроз. И, хотя с тех пор прошло уже много лет, я не припомню, был ли в моей жизни хоть один случай, когда мне было настолько же стыдно. Этот эпизод очень сильно вставил мне мозги на место: с тех пор если я и делала что-то плохое, то только потому, что сама так решила, а не подхватила мнение толпы.
Кстати, с той девчонкой мы остались хорошими подругами и общаемся до сих пор.
«Спустя много лет он сказал, что, если я произнесу еще хоть слово из той детской песни, мы перестанем общаться навсегда»
Пару лет после этой истории все было нормально: мы дружно издевались над новенькими по паре недель, но, когда проверка была пройдена, всё стихало само собой – и все вполне мирно сосуществовали дальше.
Но в четвертом классе к нам пришел мальчик, который стал жутко меня раздражать. Он не делал вовсе ничего плохого, но мне не нравилось, как он выглядит: немного нелепый, в коротковатых штанах.
Всем этим он подбешивал меня буквально каждый день. И я была не единственная – мальчик мгновенно заслужил неприязнь всей нашей группки подружек.
И мы начали над ним издеваться: обзывали, постоянно бросали какие-то мерзкие шутки, а потом придумали ужасно гадкую песню – и стали постоянно ее петь.
Я плохо помню его реакцию на происходящее – он просто старался не обращать на все это внимания. Правда, один раз эмоции все же взяли верх. Как-то на уроке ИЗО мы мешали ему рисовать, а одна из девочек и вовсе испортила рисунок, который был для него очень важен, – и тогда наша жертва наконец психанула и вылила на обидчицу воду из-под кисточек. Как же нам тогда было весело и смешно – ведь мы все-таки вывели парнишку на какой-то ответ!
Такое поведение длилось буквально годами, и за него так ни разу никто и не вступился – хоть девочки из моей компании продолжали отпускать свои шуточки вплоть до окончания школы. А вот я в какой-то момент неожиданно начала с ним общаться.
Он дружил с одноклассником, с которым я жила в одном доме, и постепенно мы все начали ходить домой вместе. Сначала я ворчала про себя, потом начала притираться к обстоятельствам, а потом и вовсе подружилась со своей недавней жертвой.
Правда, на это ушло довольно много времени: нормально общаться без всяких глупых выходок с моей стороны мы стали только класса с девятого.
Наша связь тянется до сих пор – теперь это один из самых лучших моих друзей и единственный, с кем со времен школы я общаюсь на регулярной основе.
Мы не вспоминаем те неприятные моменты, но, когда несколько лет назад я попыталась по-дружески его потроллить и вспомнила ту самую глупую песню школьных времен, он тут же стал очень серьезным и сказал, что, если я произнесу еще хоть слово оттуда, мы перестанем общаться навсегда. И в тот момент я поняла, какая серьезная это была травма и какую боль я ему принесла.
Мой друг долго и тяжело переживал наш буллинг и до сих пор не любит об этом говорить. Но я все равно сказала ему, что признаю, что вела себя как моральный урод, – мне не трудно это сделать, если ему станет легче.
Сейчас, когда я вспоминаю эту историю, у меня наворачиваются слезы – когда расскажу ему, он будет смеяться, что теперь из-за этого плачу я. Кстати, тех моих бывших подружек он просто ненавидит – даже одно их упоминание по сей день сразу вызывает у него негативную реакцию. Трудно представить, что он чувствовал по отношению к ним и ко мне в школе.
«Мы бегали за отличницей на переменках, окружали толпой и говорили, что она вонючка»
Классе в восьмом я превратилась в настоящее зло во плоти – кажется, это был самый лютый и жестокий мой период.
В это время я переключилась на одноклассницу-заучку. Она отличалась своим поведением от большинства и делала все как-то не так, как в моем тогдашнем понимании должны были делать нормальные люди. Не знаю, было ли у той девочки какое-то расстройство, но она странновато двигалась и всегда вела себя как-то дергано – что стало поводом для наших постоянных насмешек.
Помню, как мы бегали за ней на переменках, окружали толпой и говорили, что она вонючка. Она плакала, злилась – и когда я видела эту реакцию, то очень радовалась.
К слову, некоторые ребята, которые травили отличницу, потом обращались к ней за помощью по учебе и просили списать. Меня это, правда, обошло стороной: я хорошо училась и в принципе всегда была довольно честной в своих эмоциях – если человек мне не нравился, я не могла потом льстить ему ради своей выгоды. Только лишь продолжать чувствовать неприязнь – она, кстати, оставалась у меня до конца школы.
Нашу травлю пытались остановить подружки девочки – но, когда на тебя нападают большой группой, сложно что-то сделать. Учителя тоже никак не вмешивались, хотя прекрасно знали и про нас, и про диктатуру в параллельном классе.
Разве что однажды папа той самой моей подруги, которую я травила в начальной школе, выловил нас в коридоре, когда мы в очередной раз загоняли свою жертву в круг, пригрозил и разогнал. После этого мы на время успокоились, но относиться к ней по-другому я так и не стала.
«На следующий день я узнала, что у девочки нервный срыв и после школы она теряет сознание»
В том же году я начала буллить еще одну девочку. Мы были знакомы с ней лет с шести, потом она перешла в наш класс, и мы долгое время хорошо общались и спокойно учились вместе – но все изменилось.
У моей подружки была манера вечно фантазировать и преувеличивать, и в какой-то момент все эти выдуманные истории начали меня ужасно бесить. А еще я дико раздражалась от ее грязной головы и перхоти – меня буквально воротило от человека.
Это был первый раз, когда инициатором травли стала непосредственно я – и когда ко мне присоединились еще несколько человек. Я прекратила общение с подругой, стала ее игнорировать, а затем мы с ребятами стали задевать ее разными грубыми вещами и мерзкими шутками: обсуждали ее при ней же, как будто человек – пустое место.
Она старалась игнорировать наши нападки, и тогда от словесного буллинга я перешла на новую ступень. Однажды бывшая подружка в очередной раз чем-то меня выбесила, и тогда на перемене я подошла к ней при всем классе и начала медленно крошить на голову вафлю. Все было как в замедленной съемке – она продолжала молча сидеть за партой, вокруг был какой-то фоновый гул, а у меня внутри – невероятная гордость, эйфория и ликование. За нее никто не вступился: когда я закончила, она еще пару минут сидела на своем месте, а потом выбежала из кабинета.
Когда на следующий день меня вызвала классная, я узнала, что у девочки нервный срыв и, приходя домой из школы, она теряет сознание. Помню, тогда у меня был сильный шок – мне казалось, что я просто делала всякие невинные шалости, и я никак не могла ожидать, к чему они приведут.
Наверное, в тот момент я не чувствовала стыда – это было чувство вины. Я пыталась понять, в какой момент стала причиной психологических проблем своей подружки, чья мама кормила меня супом, когда я приходила в гости.
Спустя время мы помирились и еще довольно долго общались. Насколько я помню, я извинялась – но мне интересно, реально ли я это сделала или теперь вспоминаю о тех событиях так, как мне хотелось бы их видеть.
«Агрессорам тоже нужна психологическая помощь – мои проблемы шли из семьи»
На моменте школы мои буллерские наклонности вроде как остановились: разве что в университете был один парень, который меня просто вымораживал, – но я в основном просто шутила о нем за спиной и бросала красноречивые взгляды.
А позже научилась контролировать и такие проявления неприязни – хотя меня до сих пор могут очень сильно раздражать люди по каким-то незначительным внешним признакам. Просто теперь я умею если и не избавляться от этих эмоций, то по крайней мере не давать человеку о них узнать.
Во-первых, я повзрослела, а во-вторых, успела многое переосмыслить. И, когда сейчас меня спрашивают, почему я не боюсь говорить об этом, я отвечаю, что все совершают ошибки и глупо их не признавать. К тому же иногда человеку нужно просто сказать «извини» и объяснить, что ты сожалеешь о прошлом, – он может годами жить со своими травмами и наконец почувствовать облегчение.
Я, правда, не перед всеми извинилась до сих пор – но пока, наверное, и не готова с бухты-барахты, не общаясь с людьми 10 лет, возникать с напоминаниями о себе.
В том фильме про буллинг, с которого и началось мое осознание своих действий, героиня, которую травили в школе, сокрушается, почему многие из ее обидчиков отказывают ей во встрече. А я это понимаю: да, ты был плохим человеком, да, ты это понимаешь и признаешь – но сейчас ты другой. И это нормально, что ты не хочешь снова напоминать себе о том, каким г***ом был раньше.
Требовать от людей, чтобы спустя 20 лет они как-то объяснились за свои детские поступки, странно. Поэтому я советую не ждать исцеления от извинений – а идти прорабатывать свои проблемы с психотерапевтом.
И агрессорам тоже нужна психологическая помощь – причем им в первую очередь, ведь травмы остальных происходят как раз по их вине. Я тоже ходила к специалисту какое-то время, но до тем школьного буллинга мы пока не добрались – и все же мне интересно, где тут корень.
Я не могу сказать, что у нас была какая-то иерархия в классе, где я была авторитетом, – вовсе нет. Для себя я нашла другое объяснение. В школьный период у меня была очень непростая ситуация в семье – не хочу вдаваться в подробности, но, думаю, все пошло оттуда. Большую часть времени я была в плохом настроении, и весь тот негатив, который я чувствовала дома, мне нужно было куда-то девать.
Поэтому я находила тех, кто слабее, и выплескивала это на них. Это вовсе не оправдание, но так и происходило – буллинг был моим способом избавления от плохих эмоций.
Плюс ко всему я чувствовала себя уязвимой из-за своего внешнего вида: мне казалось, что я одеваюсь как лохушка, и из-за этого я очень комплексовала. Возможно, из-за страха быть высмеянной я искала чужие изъяны и выбирала тактику нападать первой.
«Я бы прекратила травлю, только если бы меня ударили в ответ сильнее – поэтому я учу младших братьев давать сдачи»
Я честно не знаю, как правильно противостоять буллингу. По моему опыту, игнорирование – плохой способ, вмешательство взрослых тоже помогает не всегда – часто оно вызывает только новые нападки. Родители и учителя могут как решить проблему, так и неосознанно навредить – но, с другой стороны, я понимаю, что держать в себе такие вещи нельзя, и в одиночку справиться тяжело.
Может быть, это не очень умно, но, пожалуй, единственный способ остановить буллера – дать отпор. По крайней мере, это мой случай: я бы прекратила травлю, только если бы меня ударили в ответ сильнее.
Очевидно, что это палка о двух концах – потому что ты сам уподобляешься агрессору. Но именно этому я учу своих братьев как старшая сестра.
Один из них еще маленький, а другому десять, и он ходит в школу. И я всегда говорю ему думать только своей головой и, если что, давать сдачи.
Он самый маленький в классе, и одноклассники называют его коротышкой – я не понимаю, как можно говорить такое этому человечку. А потом вспоминаю, что делала вещи куда более ужасные.
Наверное, в школе такие штуки часто воспринимаются как мелочи и как норма – но так не должно быть. И поэтому я хочу, чтобы он умел постоять за себя.
