«У моих детей в учебном журнале моя профессия так и записана: “раввин”», – говорит наш сегодняшний герой. Вместе с городским журналом CityDog.by говорим с Григорием Абрамовичем о том, чем занимается раввин, можно ли примирить две конфликтующие стороны и стоит ли смотреть сериал «Неортодоксальная».
– Второй раз я бы не стал смотреть «Неортодоксальную», но порекомендовал бы его для просмотра другим, – так начинает разговор Григорий. Он пригласил нас в синагогу, где провел небольшую экскурсию: показал три свитка Торы, иерусалимский камень, которым облицована часть стены, и образец брачного договора из Минска столетней давности.
О конфликтах в общине и стране: «Эмоции на каком-то этапе успокоятся, а уважение и человечность с нами навсегда»
– В чем заключается ваша работа?
– В том, чтобы быть учителем, помощником в понимании закона – в данном случае еврейского, консультантом в тех моментах, когда реальность и еврейский закон могут изначально находиться не рядом.
Нам необходимо быть с людьми и в горе, и в радости: сейчас ты обсуждаешь счастливое известие о рождении ребенка, а завтра звонишь семье, которая потеряла близкого человека, и стараешься найти слова поддержки. Постоянно находишься в той системе координат, где помогаешь в принятии решений, в соблюдении заповедей и делаешь все: от консультаций до ведения служб.
В нашей синагоге, например, есть и йога, и кулинария, и кукольный театр, и детский сад – думаете, я во всем этом разбираюсь? На самом деле нет. Хорошо, что мне жена в чем-то может подсказать и мои дети как-то вовлечены в процесс, плюс у нас есть серьезная команда, которая мне подсказывает, принять или не принять проект.
Вот, например, вопросы еды: у нас есть кашрут, мы придерживаемся определенного питания. Но к нам приходят и те, кто ничего не соблюдает, и те, кто считает, что нельзя не соблюдать эти правила. Между ними могут возникать конфликты, а моя задача – найти компромисс между двумя этими сторонами, очень осторожно и аккуратно.
По сути, раввин выполняет мультифункциональную работу, отвечает за многие вещи. При этом не хочется работать по принципу «я выпал из этой системы – и все без меня развалилось». «Без меня вы не справитесь», – хороший лозунг, амбициозный, но я по-другому люблю выстроить систему: можно это все сделать и без меня, но со мной будет лучше.
– А часто ли возникают конфликты между членами общины?
– Возникают. Есть те, кто считает, что чем более они соблюдают правила, тем ближе они к всевышнему, тем больше им воздастся. И нельзя сказать, что они неправы.
А есть люди, которые изменить стиль жизни, резко все изменить а) не могут, б) не хотят. Например, есть праздники или даты, когда надо быть в синагоге, а они на работе: если они туда не пойдут, их уволят. Есть моменты, когда в семье не только евреи – и нужно учитывать интересы всех членов.
Здесь нужно находить компромиссы, чтобы каждому из участников общины было комфортно. Например, мы из-за коронавируса ввели онлайн-трансляцию службы. Но дело в том, что многие, кто к нам приходит, не включают гаджеты в субботу.
А как тогда вести трансляцию? Как найти баланс, когда каждый по-своему прав? Мы нашли выход: для тех, кто не хочет нарушать правила, у нас есть запись на YouTube, которую можно включить после того, как закончилась суббота.
– А что по поводу более глобальных конфликтов? Как можно примирить стороны, если одна из них уже стала стрелять в другую, как это сейчас происходит в Беларуси?
– Есть, наверное, несколько моментов, которые лечат: время (но я не знаю, сколько его нужно в данном случае) и определенные этапы раскаяния.
Увидев раскаяние от человека, который принимает то зло, которое он совершает или причиной которого он становится, можно понимать, что это приведет к примирению, что это излечит возникшую ситуацию.
Можно ли это решить каким-то образом административно, сказать сложно. У духовности не все вопросы решаются административно – так же, как и не все вопросы решаются эмоционально.
У нас есть такое выражение: «В месте, где нет людей, старайся быть человеком». В момент, когда кажется, что все вокруг совершенно не по-человечески, оставайся, пожалуйста, человеком с тем фактором нравственных заповедей и целей, которые в нас заложил Всевышний.
Я человек, у которого есть друзья на обеих сторонах (то есть это вопрос не теоретический для меня, а практический), поэтому надеюсь, что возникшее столкновение ограничится началом выходных, – очень в это верю. Хотя, конечно, очень просто разжечь конфликт и очень сложно его тушить.
– Боль, отчаяние, страх, ненависть, разочарованность. Как быть с теми эмоциями и мыслями, которые возникают во время таких ситуаций, как сейчас в стране?
– Основного рецепта, как быть с эмоциями, у меня нет: хуже, когда человек вообще ничего не испытывает. Конечно, эмоции тоже не всегда хороши, особенно когда они а) неконтролируемые, б) ведут к негативным последствиям. Но отсутствие их может быть даже большей проблемой.
Людям, которые выходят на несанкционированные митинги, скорее всего, не было предложено либо чего-то санкционированного, либо любой другой формы, в которой они могли бы изложить свое мнение и позицию по происходящим выборам. И здесь вопрос, как дальше с этим быть.
Мне импонирует выражение, которое я недавно прочитал: «Дорогие люди, которые находятся на разных сторонах, давайте не потеряем уважение друг к другу». Мне кажется, этот принцип очень важен, потому что эмоции на каком-то этапе успокоятся, а уважение и человечность с нами навсегда.
О том, как стать раввином: «Я начал учить английский с нуля, а уже через 12 месяцев сдавал экзамены по философии на этом языке»
Григорий говорит, что решение стать раввином не пришло к нему внезапно, как бывает у многих. Его дедушка в свое время держал синагогу в Борисове – еще мальчиком наш герой впитывал все, что там происходило. Поэтому, когда ему предложили поехать в Лондон и получить такую редкую для Беларуси профессию, решил согласиться.
– Кроме меня в нашей стране еще около 10 работающих раввинов, но я единственный гражданин Беларуси. Почему около? Потому что есть те, кто приезжает к нам на долгий срок, и на определенный момент их на территории страны может быть больше десяти. И это количество совсем небольшое – в соседних странах их намного больше.
Я принял решение быть раввином в 1998 году, когда мне было 23 года. К тому моменту я уже прошел обучение в Москве в подготовительном заведении, которое сейчас называется Институт современного иудаизма, работал в общине и был духовным лидером три года.
Меня просто спросили, хочу ли я стать раввином и готов ли учиться на английском языке, ведь ни в Беларуси, ни в России, ни в Украине не было соответствующих заведений. Мне рассказали, что в Англии есть колледж, где я смогу выучиться на эту профессию. Поскольку я согласился, мне пришлось буквально за год освоить английский: в школе учил французский, а до этого – иврит. А уже через 12 месяцев изучения я сдавал экзамены по философии на этом языке.
Да, теперь моя профессия – «раввин»: например, это указано в моем военном билете и в учебном журнале моих детей.
– А до этого чем вы занимались?
– Мой папа – музыкант, поэтому в школьные годы я пошел по его стопам и учился музыке: играл на пианино. А после окончания школы задумался, что как музыкант, наверное, не сильно себя проявлю (например, в 90-е годы этим не то чтобы можно было прокормить семью). Долго над всем этим размышлял и решил пойти уже по маминым стопам и заняться парикмахерским делом.
Это многих удивляет, и иногда меня пытаются «уколоть» в соцсетях: мол, лучше бы я не раввином был, а парикмахером. Но дело в том, что я совершенно одинаково горжусь и тем, и тем. Мастера, которые меня учили, среди которых тоже есть евреи, с душой отдавались своему делу, и я им очень благодарен. Это важное ремесло, и я настаиваю, что в каждой профессии есть тот момент, когда ты проявляешь мастерство и доводишь до лучшего результата.
Проучившись пять лет в Лондоне, из которых один год я провел в Иерусалиме, я принял решение, что буду возвращаться обратно.
– Почему не захотели остаться в Англии?
– Мое возвращение было не столько из чувства патриотизма, сколько из чувства любви к городу: мой дедушка – строитель, принимал участие в возведении Минска. К тому же моя будущая жена – она родом из России – сказала, что поедет за мной куда угодно.
При этом на тот момент я проходил практику в одной из синагог, которая находится в центре Лондона. Там видели, что я многое могу и умею, предлагали остаться там. Но я отказался.
О «Неортодоксальной»
– Не могу сказать, что сериал мне понравился: в фильме клише выстроено в художественный ряд, и складывается ощущение, что снято оно для людей, которые, может быть, не сильно «варятся» в этой теме, но готовы быть рядом для оценки ситуации.
Но мне нравится, что кинематограф поднимает проблемные моменты и мы их решаем не на скучных заседаниях, а просматривая что-то динамичное и яркое. Поэтому я рад, что такая форма была найдена, но, если бы меня попросили снять об этом фильм, я бы сделал по-другому.
– Каким бы был ваш фильм?
– Я бы снял фильм, в котором бы увидели, что из своего ортодоксального мира главная героиня могла применить в светском мире. Я действительно жду, когда появятся такие фильмы, в которых будут убраны клише, а черное повернется в белое. В этом сериале этого немного, но все равно считаю, что в нем художественно подняты совершенно правильные вопросы.
Об антисемитизме и отношении к ЛГБТ-сообществу: «Еще не все готовы за свое еврейство постоять»
– Сталкиваетесь ли с антисемитизмом?
– Там, где есть евреи (и даже там, где нет), антисемитизма не может не быть. Но ведется, мне кажется, от государственного уровня до бытового то ли внутренняя борьба, то ли та борьба, которая не дает ему вырасти. То есть он может появиться: вандализм в синагоге, на кладбище, что-то где-то случится – но дальше это не разрастается и не является тем фактором, когда можно сказать: «Все, началось».
Я никогда не скажу, что в Беларуси нет антисемитизма, но я всегда буду говорить, что это не то, о чем можно говорить долго и уверенно.
В прошлом году я принял решение, что займусь этим вопросом серьезно, что буду писать об истории антисемитизма: нашел много источников о том, как велась борьба в России и Украине, плюс мне подсказали кое-какую информацию и по Беларуси. Знаете такую шутку: есть страны, у которых самая тонкая книга – это книга национального юмора? А в Беларуси такой книгой была бы книга про антисемитизм.
– А сами евреи сегодня все еще стесняются того, что они евреи?
– Я замечаю, что стеснения как такового нет в поколении, следующем после моего. Может быть, даже нет боязни быть евреем. Но люди понимают: хоть и пришло время, когда быть другим, особенным очень даже клево и модно, остались еще следы предыдущих веков, где быть другим и особенным опасно. И, наверное, эта осторожность – не самое плохое.
Старшее поколение ведет себя по-другому: многие понимают, что, чтобы убрать слово «стыдиться», надо поставить в эту нишу слово «гордиться». Когда ты гордишься, ты уже не так стыдишься – это очень взаимосвязано.
Честно скажу, что еще не все гордятся и не все еще готовы за свое еврейство постоять или прочитать в комментарии «жидок ты пархатый» – и не взбудоражиться по этому поводу.
Интересно, что у антисемитизма при всех минусах есть один плюс: он не дает успокоиться еврейскому народу. Мы должны быть лучше, чтобы доказать, что мы не хуже. И вот этот фактор является хорошим мотиватором.
– А вас обижают такие высказывания?
– Многие замечают, что я действую непрогнозируемо. Я отвечаю на комментарии, борюсь за справедливость, но, как только у меня появляется, скажем, встреча с парой перед хупой, установка памятника на кладбище, я переключаюсь из соцсетей в реальный мир. Тут я вроде воюю с человеком, а тут я пропал.
Был один интересный момент. Я горжусь своим учителем, который преподавал мне Талмуд в моем колледже. Не буду вдаваться в подробности, но в какой-то момент выяснилось, что он гей. Я хорошо знаю этого человека, бывал у него дома, поэтому, когда в разговорах хоть чуть-чуть пытаюсь вступиться за эту категорию людей, мне сразу говорят: «Раз он вступается, то, может, он и сам такой?»
И одно время мне по дурости хотелось ответить: «Да нет, я женат, у меня трое детей». А потом думаю: зачем мне опускаться до этого уровня?
Всегда нужно помнить, что споры бывают разные. Есть спор во имя Небес – это когда в результате каждая из сторон а) остается на своей позиции, б) не возникает войны, в) при этом для общего дела приносится польза. А спор не во имя Небес – это когда этих трех факторов не происходит.
– Защищая своего учителя, вы защищали именно его или все ЛГБТ-сообщество?
– Сейчас очень популярно либо нападать на эту категорию людей – и тогда ты герой, потому что защищаешь устои семьи, либо активно защищать – и считаться классным демократом. Я в данном случае защищаю их от несправедливых нападок, когда их ставят в категорию хуже, чем они есть.
Более того, я защищаю и ребят из БРСМ, когда их ставят в категорию комсомола и говорят, что они патриоты «за плюшки». Я видел, как они убирают храмы, как делают много положительных вещей. И, когда меня попросили перед ними выступить, я сделал это с большим удовольствием. И, разумеется, за это меня начали критиковать.
Но дело в том, что есть клише, которые я никак не могу принять. Надо смотреть, что человек делает хорошего, что мы можем принять из его действий, а что нет, – и определять по совокупности. В разных обществах есть разные позиции и мнения, а все формы клише не всегда работают.
