Владимир (имя изменено по просьбе героя) работает анестезиологом-реаниматологом в одной из больниц Минска. И этот год для него, как и для других врачей во всем мире, выдался тяжелым: сначала первая волна COVID-19, следом другая.
Вместе с городским журналом CityDog.by записали его историю – о страхе, усталости медиков и нюансах течения болезни. Но перед этим Владимир предупредил сразу: выводов о том, как проявляет себя и сказывается на здоровье человека коронавирус, делать пока рано. Поэтому все высказывания в интервью основаны исключительно на его опыте работы с пациентами.
– В 2020 году я работал в обе волны COVID-19. В первую волну было очень много страха неизвестности, неопределенности. Все боялись заражения как огня. Сейчас уже половина сотрудников переболела, а вторая просто устала бояться. Да и вообще очень устала.
Чем отличается течение заболевания в первую и вторую волну
– Симптомы те же самые, но в реанимации пациентов стало критически много. Возможно, причина в том, что сейчас огромный всплеск заболеваемости, и количество тяжелых случаев пропорционально возрастает. Это тот самый аргумент, о котором говорили в начале эпидемии: нужно снизить нагрузку на систему не в целом, а в единицу времени.
Но, с другой стороны, течение заболевания у реанимационных пациентов стало очевидно тяжелее. Увеличился процент людей 45–55 лет. Почти нет пациентов на самостоятельном дыхании: теперь их стараются выхаживать в отделениях как можно дольше. К нам же переводят тех, кто скоро будет нуждаться в ИВЛ или уже нуждается.
Любое тяжелое заболевание, которое сопровождается длительной искусственной вентиляцией легких и нахождением в отделении анестезиологии и реанимации, приводит к серьезным осложнениям. Именно они зачастую становятся причиной смерти. Так было всегда, в том числе до ковида.
– То есть в первую волну было в чем-то даже легче работать, раз течение болезни было не таким тяжелым?
– Нет, нельзя сказать, что в первую волну было легко: мы очень много боялись и учились жить иначе, в новом режиме. А потом долго проходили все стадии принятия неизбежного. Теперь это уже привычно, но сейчас мы все выматываемся физически и работаем на износ.
Какие осложнения чаще всего развивались у пациентов в первую и вторую волну?
– Основные жизнеугрожающие осложнения, помимо дыхательной недостаточности, – это тромбозы (тромбоз – это формирование внутри кровеносных сосудов свертков крови (тромбов), которые препятствуют свободному потоку крови по кровеносной системе. – Ред.). Это все накладывается на неподвижность и антибактериальную терапию.
В итоге иногда случается так, что ковид человек вроде бы пережил, легкие постепенно отстраиваются, но пережить все остальное уже не получается. Но и ситуаций, когда легкие не отстраиваются, тоже не меньше.
Если пожилой здоровый человек переболел легко, он сможет восстановиться быстрее, чем молодой, два месяца пролежавший на ИВЛ.
Разумеется, хронические заболевания здесь сильно сказываются на течении инфекции. Артериальная гипертензия, сахарный диабет, сердечная недостаточность, хроническая болезнь почек, онкологические процессы, бронхиальная астма, перенесенные инфаркты и инсульты – этот список можно продолжать бесконечно.
– После ИВЛ легкие человека восстанавливаются полностью?
– Мы понятия не имеем. Еще прошло слишком мало времени, чтобы делать какие-то выводы.
– А вы сами болели коронавирусом? Еще есть страх заражения?
– Кажется, что уже болел, хотя тест не подтвердился, поэтому могу ошибаться. Заболеть было страшно до августа, после августа страшно жить.
Как протесты повлияли на ковид
– Если в первую волну коронавируса не хватало опыта, с какими сложностями сталкиваетесь при второй волне?
– Сейчас уже не хватает сил, мест в отделениях и персонала: в какой-то момент болеть стали массово, поэтому нехватка сотрудников стала ощутимой.
Ну и сообщать родственникам о смерти их близкого всегда неприятно – ковид в этом плане ничего не изменил. Разве что сейчас люди все же более готовы к такому исходу, информационная повестка заставляет допускать мысли о смерти. Чаще люди расстраиваются, но реагируют спокойно – и в этом случае намного проще отстраниться.
Однако бывает, что родственники рыдают в трубку так, что даже сказать ничего не могут. И это очень тяжело: вовлекаешься, даже если вел пациента одно дежурство и не успел привязаться к нему. Сейчас в стране столько горя, что очень сложно абстрагироваться даже с целью не сойти с ума.
– С момента протестов в Беларуси пациентов с ковидом стало больше?
– Больше, но не совсем понятно, насколько это связано с протестами. Самые массовые протесты проходили в августе, а завал в больницах начался в конце осени. Сложно сказать, как ситуация в стране влияет на заболеваемость, когда в школах и вузах нет дистанционного обучения, а масочный режим ввели слишком поздно.
О протестных настроениях и отношении к пациентам-силовикам
– Вам удается отвлечься от происходящего, когда вы не на работе?
– Да, как показывает практика, от смертельной пандемии очень отвлекает политическая повестка.
– Вы принимали участие в акциях солидарности?
– Участвовал, участвую и буду участвовать.
Волков бояться – в лес не ходить. Рюкзак с вещами в ЦИП стоит с августа, родственникам инструкции написаны. Увольнение не пугает. Уйти из медицины хоть и грустно, но с финансовой точки зрения даже выгодно. Не сомневаюсь, что смогу найти другую работу, особенно если попросить помощи.
Кроме того, я не рассматриваю потенциальное увольнение как нечто необратимое – всегда можно вернуться после смены режима.
Сложно сказать, что хуже, но COVID-19 рано или поздно закончится сам, а автократия сама по себе с места не сдвинется.
– Силовиков и протестующих лечат одинаково?
– Лечим всех одинаково. В первую очередь любой человек – это пациент, для которого делается все. В палате, за работой, при общении с родственниками ты остаешься врачом, для которого важнее всего вытянуть и вылечить.
И одинаково сильно переживаешь за течение болезни у мужчины из неизвестных структур (они всегда скрывают, где работают) и у мужчины, который отсидел «сутки». Но, как только заканчивается работа, включаются эмоции.
