Почему кажд_ая из нас по умолчанию ксенофоб_ка? Как это свойство использует госпропаганда и с какими сложностями она сталкивается? Реально ли в будущем примирить «ябатек» и «змагаро_к»? Накануне Международного дня борьбы с языком вражды об этом и многом другом мы поговорили с Олегом Рожковым, медиаэкспертом, сооснователем правозащитной инициативы «Журналисты за толерантность».
Язык вражды как встроенная программа
― Расскажите, пожалуйста, почему язык вражды опасен.
― Говоря о языке вражды, надо помнить, что все люди по умолчанию являются ксенофоб_ками. Это наша внутренняя встроенная программа, которая помогает определить, кто сво_я, а кто чуж_ая. Так пошло еще с первобытных времён: подобное разделение помогало выживать. Членам одного племени было важно определять выходцев другого, ведь они могли потенциально представлять опасность.
И вот используя эту самую «встроенную программу», людьми довольно легко манипулировать. Достаточно подкинуть идею, что те, кто находятся рядом с вами, опасны.
Чем страх отличается от фобии? Если страх основывается на реальной опасности, то фобия ― это многократно преувеличенная вероятность опасности.
Те, кто имеют власть над информацией, могут этим пользоваться для того, чтобы напугать общество. Примеров тому немало. Самый яркий ― геноцид. Мы можем вспомнить уничтожение еврее_к во время Второй мировой войны, которому предшествовала сознательная интенсивная информационная кампания. Работает она всегда по одному принципу: сначала создается негативный образ для какой-либо группы, потом происходит её изоляция, дегуманизация, обесчеловечивание, а после ― уничтожение.
Чтобы перейти к геноциду, необходимо преодолеть все этапы. Невозможно сразу сказать: «А давайте уничтожим вот эту социальную группу». Сначала надо объяснить: «Эти люди отличаются от нас, они представляют опасность». А затем постепенно повышать градус ненависти в обществе.
По такому же сценарию развивалась ситуация в Руанде. Одна народность в процессе развития общества разделилась на хуту (занимались земледелием) и тутси (занимались животноводством). А потом в какой-то момент пропаганда запустила «Радио тысячи холмов» и произошёл один из ужаснейших геноцидов за всю историю человечества ― за полтора месяца было вырезано более миллиона человек.
На самом деле настроить людей друг против друга и довести их до того, чтобы они захотели убивать, гораздо проще, чем кажется. Язык вражды как раз служит этой цели. Именно поэтому после Второй мировой войны, когда стало очевидным, насколько он опасен, был подписан ряд международных конвенций, запрещающих hate speech.
Как изменился язык вражды в 2020 году
― Как изменилась риторика беларусской пропаганды в 2020 году?
― В таких авторитарных странах, как Беларусь, язык вражды активно используется для того, чтобы стравливать общество, отвлекая от противодействия группе, которая контролирует все это общество.
Безусловно, в 2020 году работы у беларусских госпропагандист_ок резко прибавилось. Мы можем утверждать, что они получили госзаказ максимально использовать язык вражды в целях государственной пропаганды.
В частности, нужно было очень быстро очернить всех участников протестов. Для этого их необходимо было сегментировать по каким-то категориям, придумать языковые стратегии, как унизить, представить врагами. Делалось это для того, чтобы протест не обрел еще большей поддержки и к нему не присоединился потенциально лояльный электорат, а сомневающиеся в протестных призывах люди, наоборот, откололись.
Сейчас мы наблюдаем эскалацию риторик. Язык вражды можно измерять. Для этого есть несколько подходов. Например, юридический ― он оценивает язык вражды с точки зрения общественного вреда и опасности. В этом контексте мы говорим о том, какие высказывания должны быть запрещены государством или международным правом, а какие, несмотря на то, что они для кого-то неприятны, должны быть разрешены, поскольку защищаются правом на свободу выражения мнения.
Если говорить об изменении риторики государственных СМИ в 2020 году, то стоит отметить резкий переход с языка вражды, который был нежелателен и неэтичен, но условно легален, до языка вражды, который должен быть запрещен по международным стандартам и по локальным беларусским законам.
В принципе язык вражды всегда использовался беларусской пропагандой в пассивном режиме, но теперь этот инструмент задействован на 80-90%. Сейчас пропаганде приходится создавать новые нарративы, ведь есть госзаказ ― устранение всех противн_иц режима.
Язык вражды всегда направлен на уязвимую группу людей. Что касается беларусской ситуации, то она довольно сложная. Дело в том, что нет одной общей группы. На беларусский протест вышли самый разные люди и для госпропаганды очень сложно их каким-то образом объединить, чтобы дегуманизировать и очернить. Это проблема остаётся у пропагандисто_к до сих пор: приходится вязать в кучу вещи, которые не особенно вяжутся.
Под удар попадают культурные и интеллектуальные элиты, политические активист_ки, третий сектор, журналист_ки… Список огромный, группы разные, но всех их пытаются объединить общим нарративом ― «змагар_ки», «бчбэшни_цы» и так далее. Эти группы становятся уязвимыми.
― И к чему это всё приводит?
― Как я уже отмечал, в данный момент беларусская пропаганда работает на то, чтобы увеличить нетолерантность в обществе. По радио, телевидению, в печатных СМИ и провластных телеграм-каналах звучат прямые или завуалированные угрозы каким-то группам.
В частности могу вспомнить сюжет, в котором пропагандист телеканала СТВ Григорий Азарёнок говорит про введение смертной казни по новым статьям. И начинает перечислять, кто может под них попасть. Между строк читается, что казнить могут люб_ую кто выходил_а на протесты. Это опасно тем, что непонятно, к чему приведёт. Теоретически может случиться террор.
Фактически, Азарёнок призывает беларусо_к, если они знают кого-то нелояльн_ую власти, писать доносы. Потому что эти люди якобы потенциально опасны и с ними надо разобраться. Это все он мешает с темой смертной казни. Это сигнал и для тех, кто выходил_а на протесты: «приходите с повинной, иначе мы можем вас убить».
При оценке языка вражды эксперт_ки учитывают не только сам нарратив, но и то, откуда идет сигнал. Ведь посылы имеют разную силу и по-разному воспринимаются обществом и тем, на кого они направлены. Опасно, когда подобные месседжи поступают именно со стороны власти.
Давайте перейдем с уровня абстрактных конструкций на уровень конкретных людей. Для психики человека, относящегося к уязвимой группе, подобный сигнал разрушителен: он вызывает тревожность, депрессию и др.
А если говорить про процессы в обществе, то образовывается огромный раскол, который не может впоследствии срастись без усилий. После урегулирования кризиса, который мы сейчас имеем, примирение общества займёт очень много времени.
Раскручивать маятник нетолерантности гораздо проще, чем потом успокаивать внутреннюю ксенофобию и учить людей тому, как работать со своей нетолерантностью, как видеть в каждом индивидууме именно человека, а не ярлык, который на не_ё навесили. Потребуется проделать колоссальную работу для того, чтобы беларус_ки стали понимать, как мы, такие разные, можем взаимодействовать, разговаривать и договариваться. И как можем даже с полярными взглядами существовать в одном пространстве.
И вот чтобы этого достигнуть, надо будет очень постараться. Пока же в беларусском обществе идет целенаправленная работа на разрушение связей.
Как писать о сторонни_цах власти и не использовать язык вражды
― Вы говорили, что язык вражды всегда направлен на уязвимые группы. А такие слова как «ябатька», «прорежимни_ца», «прикорытни_ца» относятся к нему? Ведь данные группы, очевидно, сейчас не являются уязвимыми в Беларуси.
― Языком вражды не считается какая-то сниженная риторика по отношению к представителям действующей власти. Считается, что право критиковать власть есть у всех. Высказывания, критичные по отношению к власти, должны быть разрешены. Потому что власть имеет свои привилегии.
В контексте Беларуси эта парадигма перевернута с ног на голову. Мы видим запрет на критику власти, представитель_ниц силовых структур. Это характерные черты авторитарного режима.
Но когда мы переходим на уровень общества и создаём, например, нарратив про «ябатек», то, безусловно, это будет языком вражды. Мы берём группу людей, поддерживающих существующий режим, и приписываем ей какие-то качества.
А ведь это тоже самые разные люди. «Ябатьками», например, могут быть те, кто смотрит только государственное телевидение и читает государственные СМИ. Они живут совершенно в другом информационном поле, и часть информации, которой владеют «бчбэшни_цы» им недоступна, ― и наоборот. По своей сути (подчеркну еще раз, что говорю о простых людях, а не о представитель_ницах госструктур) «ябатьки» от «бчбэшни_ц» отличаются только тем, что жили в разных информационных полях, разных нарративах.
И если мы говорим с нейтральной позиции, не приписывая себя к какому-то лагерю, то понимаем, что, когда активная фаза действующего конфликта закончится (а она закончится), то в Беларуси всё ещё останутся и «бчбэшни_цы», и «ябатьки». Возникает вопрос: а как эти группы смогут жить дальше вместе?
Нужно думать о том, каким образом создавать между ними мосты. Продолжение разжигания ненависти по отношению к тем, кто поддерживает режим, неэффективно в долгосрочной перспективе.
―– Если говорить о независимых СМИ, то сейчас многие считают важным повесить на геро_иню текста ярлык. Нельзя просто дать новость из жизни артист_ки или, предположим, спортсмен_ки, не указав, на чьей он_а стороне. Насколько Вы считаете уместным использованием таких маркеров, как, допустим «прорежимни_ца»? Это язык вражды или еще нет?
― Я считаю, что это вопрос этики. Потому что использование любого признака человека, когда этот признак не имеет ключевого значения в контексте текста, неэтично.
Рассказывая, предположим, о доктор_ке, котор_ая перв_ая в Беларуси провел_а сложнейшую операцию, неэтично сказать, что эт_а доктор_ка ― «прорежимни_ца».
― А этично упомянуть, что он_а, предположим, был_а в администрации больницы и увольнял сотрудни_ц за участие в митингах?
― Если мы говорим о сложной операции, которая впервые была проведена в Беларуси, то нет, неэтично писать, что доктор_ка ― «ябатька». Это несвязанные вещи. Рассказывая об операции, журналист_ка не должн_а притягивать какой-то дополнительный фактор – в том числе, и политический. Говоря о профессионализме человека, незачем упоминать е_ё политическую идентичность, потому что она в данном контексте не является ключевой. Если же речь идёт о том, что наш_а гипотетическ_ая врач_иня-«ябатька» сделал_а политическую карьеру и получил_а какую-то административную должность, то да, можно упомянуть то, какую роль он_а играл_а в событиях 2020 года.
Притягивая за уши то, что к теме не относится, медиа как раз раскручивают тот самый ксенофобный маятник. Возвращаемся к наше_й выдуманно_й врач_ине. Для чего в тексте про операцию указывать это? Очевидно, автор_ка желает еще раз подчеркнуть, что этот человек поддержал не нашу лидерку. Это то самое разделение на «свои-чужие». Мы можем сказать, что такой текст направлен на разжигание ксенофобии.
Да, можно делить людей по принципу «свои-чужие». Но с какой целью? Еще жирнее прочертить линию между разными пластами населения?
Язык вражды ― это всегда про создание негативного образа для какой-то группы, отрицание равенства и разжигание ненависти. Вопрос: а что дальше? Что мы видим следующим шагом? Да, мы определили два лагеря: есть такой, есть другой. Я не вижу особого смысла в противостоянии людей с людьми. Если мы хотим двигаться вперед вместе, то надо видеть проблему не в людях, а барьерах.
С барьерами можно и нужно работать. И вот этот путь единственно эффективный для того, чтобы создать инклюзивное общество, где смогут жить люди с разным бэкграундом, разным видением мира, которые смогут направлять совместные усилия на создание чего-либо.
― На Ваш взгляд, реально ли в будущем примирить две такие принципиально разные группы?
― Да, реально. Вспомним пример Германии: во время Второй мировой войны там были и сторонни_цы Гитлера, и противни_цы фашистской системы. Но закончилась война и началась переоценка и переосознание произошедшего. И это переосознание помогло обществу двигаться дальше.
К сожалению, в нашем регионе такого не произошло. Именно поэтому сейчас пропаганда так просто и легко играет с темой геноцида и Второй мировой войны. К сожалению, в Беларуси тот урок не был пройден.
Мне кажется, беларусское общество может воссоединиться, но для этого события 2020 года должны быть отрефлексированы. Налаживание мостов, понимание друг друга не произойдет за минуту.
Для того чтобы сблизить принципиально разные группы людей, потребуется работа многих акторов ― как государства, так и третьего сектора. Мне кажется, в Беларуси у третьего сектора сейчас очень много понимания того, как создавать инклюзивное общество, как работать с группами, как подключать к этой работе медиа. Практики отточены в режиме сопротивления государству (а именно так годами работали многие активист_ки и некоммерческие организации), и важно их сохранить. Мне кажется, если наступит момент, когда третий сектор, наоборот, получит поддержку государства и возможность действовать в спокойной обстановке, результаты будут впечатляющие.
Но все это займет немало времени. Возможно, для каких-то более глубоких изменений потребуется смена поколений.
Текст: Юля Михасёва
Фото: личный архив героя и скриншоты сайта www.sb.by
